Добыча ястреба-тетеревятника

Как находит дневная птица затаившегося на лежке зайца, можно только догадываться. Но если и по следам, то в этом нет ничего невероятного, потому что разглядеть сверху все заячьи петли, двойки, скидки и прочие хитрости проще, чем тропить зайца по самой свежей пороше. От внезапного нападения сверху зайцу отбиться трудно. Он другой прием применяет: скачет в кусты, в чащу, стараясь сбить о ветки страшного, седока. Однажды русак с ястребом на спине ринулся под сосновую валежину, и птица едва успела разжать когти, чтобы не очутиться там же. Не знаю, на что рассчитывал хищник после такой неудачи, но он сидел и ждал, и ему внезапно повезло.

Увидев конец следа, подошел к валежине егерь и тоже, будто почувствовав на себе ястребиный взгляд, оглянулся, встретившись глазами с птицей. Потом снова посмотрел на заячьи отпечатки, на капельку крови рядом со следом, и стало ему все понятно. Хотел отойти тихонько, но этого осторожного движения не выдержало заячье сердце. Выскочил

русак из спасительного убежища, и, не обращая внимания на человека, ринулся вдогон тетеревятник.

Но многие из его племени не всю жизнь живут разбоем. Слетятся на зиму в города вороны, грачи, галки, и, не проливая крови, за счет этого многотысячного сборища будут полных четыре месяца беззаботно существовать три-четыре ястреба. Каждую ночь от болезней и старых ран погибают несколько грачей, галок, ворон. И вот, когда в рассветных сумерках в рань покинет место ночевки, сюда прилетает ястреб. Быстро ощипывает еще не замерзшую тушку и, унеся в сторонку, съедает. Это и завтрак, и обед, и ужин. Ощипывает добычу ястреб всегда, ощипывает очень тщательно и чисто. Пенек в пригородном парке, осыпанный голубиными перьями, ворох разноцветного сойкиного пера в лесу — его визитные карточки. Некоторые, не попадаясь на глаза охотникам, приспособились уток-подранков по камышам собирать. Тоже занятие похвальное: все равно гибнет такая дичь.

Сильная, смелая и осторожная птица даже в минуты крайней опасности не теряет самообладания. Не раз на осеннем пролете тетеревятники забирались в большие утиные ловушки на озерах. Обнаружив вход, по которому утки заплывали внутрь, ястреб пробирался туда и сам. Съедал почти целиком крякву, а назад выйти не мог. Когда к ловушке подъезжали люди и входили в нее, чтобы закольцевать уток, он не поддавался панике обезумевших селезней. В его позе не было заметно ни страха, ни злости, ни раскаяния, будто предлагал человеку: «Вон сколько добычи. Мне больше не надо, а делить нам нечего. А тот селезень был самый глупый. Такого жалеть не стоит». Окажись в подобной обстановке не ястреб, а большой сорокопут, но не с утками, а с мелкой птицей, он бы всех убил. У этой певчей птицы замашки настоящего убийцы. Я как-то раз посадил его в мешок с несколькими щеглами, юрками, снегирями и синицей. Так он, ничуть не смутившись, в несколько минут оторвал головы всем птицам до единой. Его научное название переводится как палач-караульщик. Палач — за наклонности, караульщик — за манеру охоты: высмотрит из засады, как ястреб, и бросается на растерявшуюся жертву без промаха.

Как далеко улетают от гнезда взрослые тетеревятники на зиму? Там, где охота хорошая, наверное, никуда не улетают и весной не дают захватить свои владения чужакам или даже кому-то из собственных детей. В одном месте Усманского бора пара тетеревятников гнездилась из года в год восемнадцать лет. У самца неподалеку от гнезда был постоянный пенек, на котором он ощипывал добычу, пойманную для птенцов. По перьям было легко узнать и посчитать, кого и скольких он лишил жизни. Но за все эти годы не становилось меньше птиц ни в этом, ни в соседних кварталах. Спокойно пели на зорях дрозды, токовали удоды, до темна слышалось воркование горлиц, хотя перья таких же дроздов, горлиц, дятлов, зябликов устилали землю вокруг пенька.

Потом место предварительной разделки добычи оказалось за просекой, значит и самец в паре стал другим. Конечно, за восемнадцать лет партнеры в паре менялись не раз, потому что жили они там, где тетеревятник объявлен вне закона.