Озёрные карасики

В Африке живет рыба протоптер, которая в жестокие тропические засухи закапывается в ил и так переносит полное высыхание водоемов. На Чукотке живет рыбка даллия. Она остается живой даже в тех озерах и реках, которые промерзают до дна и в которых дно тоже промерзает за долгую арктическую зиму. У нас в прудах и озерах живет рыба, способная полгода, а то и дольше обходиться без воды и вмерзать в лед без всякого вреда для себя. Это золотой карась.

В больших заливных озерах, глубоких старицах, где и прочей рыбы немало, увесистые караси, одетые в панцирь из крепких чешуй (на боках каждая с пятак!), наверно, и не догадываются, что по мелким прудам и прудикам, по верховым озерам, торфяным болотам и даже канавам далеко от большой воды живут их ровесники, самый рослый из которых не шире осинового листа и уместится на ладошке пятилетнего ребенка. А лет такому заморышу десять-двенадцать, внуки его и правнуки живут тут же. Эти ростом и вовсе с бритвенное лезвие, и каждый за эти годы жил по-рыбьи немного.

Зной июльского полдня. Даже ветерок вконец устал, и не может ни лист осины шевельнуть, ни даже паутинку поднять. Ни звука ни в лесу, ни в поле. Только на прудике, что давным-давно построили бобры, звучное чмоканье. Бывает такое после грозового дождя, когда в тишине крупные капли срываются с нависших ветвей на сплошной ковер ряски. То их можно сосчитать, то они сливаются в частое, почти сплошное шлепанье. Откуда капли, если от жары сворачиваются листья на дубах? То в одном месте, то в другом колыхнется ряска, и «чмок».

Это к самой поверхности поднялись красноперые, бронзовобокие, лобастые карасики и пасутся в ряске. Не совсем подходит слово «поднялись», потому что в верхней части прудика до дна всего несколько сантиметров, и воды если не воробью, то кулику по колено. Бродят, будто плавают по зеленому ковру, бекас или черныш, не замочив пера. Чмокнет карасик, засасывая ряску, и жует лениво. Похоже, что в этом прудике ему и есть больше нечего. А постоит еще сушь, иссякнет ключ, и через несколько дней потрескается и взъерошится сухой коркой дно. Выбелит солнце сухую ряску. Но нигде ни рыбешки. Кабаны истопчут и перекопают дно вдоль и поперек и, не найдя съестного, забудут о нем.

Когда воды оставалось совсем немного, когда бобры совсем перестали приходить сюда с главного пруда, вспенилась поверхность мелкими пузырьками, покрылась мелкой рябью. Чувствуя приближающуюся катастрофу, карасики закапывались в глубокий жидкий ил. После осенних дождей оживут родники, чистой водой до края плотины наполнится прудик, но не будет в нем ни травинки, ни рыбешки. За десять лет трижды пересыхал он, два раза промерзал насквозь, и лед воды, и лед дна были одно целое, но каждую весну с берега видно, как живым пятном плавает у самого дна тесная стайка карасиков, оживших после восьмимесячного заточения.

А как и когда они попали сюда? Когда — посчитать нетрудно. Как — вопрос другой. Икра карасиная липкая, и ее могли занести сюда утки, цапли и сами бобры. А если не икру, то личинок. Личинки еще до того, как мальками станут, сами ко всему приклеиваются. Пока цапля неподвижно стояла в воде или утка дремала, могли и к ним. Когда те перелетали и за сотню метров, ни икра, ни личинки подсохнуть не успели. Когда тут не было бобров, воду узенького ручейка летом высасывали ольха, недотрога и крапива, и карасики сюда попасть не могли.

В Каменной степи в августе я выкапывал на пересохшем пруду с полуметровой глубины оцепеневших рыбешек, пускал в воду, и они плавали как ни в чем не бывало. Когда пересыхали огромные Тургайские озера, мертвые окуни и щуки устилали обнаженное дно сплошным слоем. Но не было ни одного карася среди них, а следующей весной в залитых озерах он появился по-прежнему.

А его собрат — серебряный карась — не выдерживает таких испытаний судьбы. Он тоже может зарываться в ил на зиму, но если мороз доберется до дна, всплывут серебряные караси по весне кверху брюхом. А наши карасики, чуть прогреется вода до нужной температуры, в тот же срок, что и большие караси, начинают нереститься. Будто головастики затеяли возню в травке у бережка, а это карасики. Их потомки поколение за поколением будут жить тут, пока прудик или озерцо зарастут и пересохнут совсем, превратившись в сухой торфяник. Жить будут, оставаясь такими маленькими, что их неудобно называть солидным словом «карась», которые никогда не получат почетных прозвищ «лапоть», «сковорода» и прочих.

Живут иногда с ними вместе вьюны-маломерки. Ну, самый большой не длиннее пиявки. И тоже старички. Кости у них, как сапожные гвозди что ли, или как крючки: острые, крепкие, крюкастые. Эти как-то терпят до середины зимы, а потом начинают ползком по еле сочащемуся ручейку или к речке пробираться, или подниматься к родничку. Если прорубь будет, не найдя выхода на чистую воду, станут высовывать десятиусые морды и, глотнув морозного воздуха, снова ложиться на дно. Вход в бобровую нору для них та же прорубь.

А пока еще есть в прудике вода, чмокают карасики, нисколько не заботясь о будущем. День и ночь здесь этот звук. Только когда семья чирков с лёта опустится, бороздя зеленый покров темными дорожками, или бобр подаст сигнал, шлепнув по воде хвостом, на несколько мгновений прекращается чмоканье, а потом снова капает и капает невидимая капель.

Весна, лето и начало осени — пора путешествий на природу и всевозможных турпоходов. Востребованной становится походная одежда и экипировка, и, к примеру, если взять кепки оптом в начале сезона, то можно извлечь из этого вполне ощутимую выгоду. Ведь людям привычны избавляться от старых поношенных вещей и обзаводиться новыми. А головные уборы летом — вещь для каждого любителя природы незаменимая. Ведь даже сидя на берегу у озера, загорая и наблюдая рыб, с непокрытой головой можно получить солнечный удар.