Половодье после зимы

Могучим половодьем весна окончательно свергает власть зимы. Сначала, распаляемые родниками и мартовским солнцем, шире становятся закраины, вытягиваются по стремнинам промоины. Потом от дорожных ручьев мутнеет речная струя, оставаясь чистой только в затонах, где стоят в ожидании великого мига расписные окуни. Прогонистые щуки с ярко-белым крапом на зеленоватых боках, темноспинные язи, потолстевшая за зиму плотва впервые за долгое время отдышались в свежей воде.

Нет подо льдом свободного места для полой воды, затопила она пустоледье. Где тихо, а где с шумом водопада выпирает наверх поток, без натуги поднимая многоверстую белую дорогу, что лежит на потемневших лугах, прорезает пробуждающиеся леса. Легко отрывает от корней густую щетку вмерзших в лед сухих, пушистых тростников. Кряхтит, ухает ледяная дорога, и вдруг в несколько мгновений, все, над чем так старательно и долго трудилась зима с морозами всех рангов, лопается, крошится на куски. И, толпясь, обгоняя друг друга, с шипеньем, шорохом и треском налезая на кусты ивняков, ударяясь о стволы затопленных ветел и ольх, выползая на берега, плывут по разливам льдины. Стремителен их бег в узком русле, плавно и раздольно плывут по широкой долине.

Покачивают султанами тростники, уплывая от родных берегов. Да только не уплывут далеко: растает льдина, и повиснут они кучей сплавного мусора на кустах или обломке старой ветлы. Будет под ними коростель в мае прятаться. Плывут поваленные бобрами зимой или с осени стволы с обрубленными ветвями, до белизны обглоданные лосями и оленями. На одних плывет кто-нибудь, спасая жизнь от стихии, другие пусты. Плывут те, кого голодная смерть застигла в заснеженной пойме. И никакая контратака потерпевшей поражение зимы не остановит половодье. Побелеют от снежного заряда берега, прихватит лужи хрустящим ледком, но большую воду не остановить.

Не осталось уже нигде, ни в русле, ни в озерах, спокойного местечка. Перевернула на дне, подняла струя оцепенелых и еще ничего не соображающих черепах, лягушек. Потом придут в себя немного, вылезут из мутного потока на берега. Распластаются у самого заплеска бокастые, темноспинные лягвы, молчаливые и робкие, впервые за полгода увидевшие небо и солнце. Еще нет сил на длинный прыжок, и поэтому только плотнее прижимаются к сырой, тепловатой земле. Полгода, а во рту ничего и не было, но и не до еды сейчас. Медленно оттаивает жизнь в черепашьих телах. А молодым черепашатам водополье приносит освобождение от подземного заточения.

Все эти великолепные наблюдения мы делали проплывая неторопливо на своей лодке по затопленным районам. Я в своем альбоме из кожи ручной работы делал зарисовки пейзажей и природных красот. Кончилось подводное и подледное сидение мирных водолюбов и свирепых плавунцов: самые крупные водяные жуки, дождавшись ночи, поднимаются в воздух, в весенний полет. Холодна вода, а уже лихо кружат у берегов жуки-вертячки, блестя воронеными спинками. Скачут, не оставляя следа на воде, водомерки.

Ночами или на зорях утром, в сумерках шумит весенний перелет над разливом— свистит, хлопает крыльями, а некоторые – крякают, щебечут, орут, повизгивают и шепчут, звенят, гогочат, всхлипывают и курлыкают, каркают на все птичьи лады. Плещется на раздолье утьва. Теряя голову, проносятся мимо красочные селезни. Гуси останавливаются на реках, которых не видят осенью. Длинноногие цапли, белоснежные чайки, быстрые чибисы, говорливые черныши, луни с огромными крыльями, чёрные дрозды, остроносые бекасы, шумные скворцы и умные вороны — многообразен птичий мир! Для них половодье — символ простора и радости жизни.

Однако, являясь благостью для одних, это торжество стихии — вечная беда для всех четвероногих, врасплох застигнутых в надежном жилье или на открытом месте. Даже для тех, кто всю жизнь живет рядом с водой, для жителей береговых нор — бобров, выхухолей, кутор — оно тоже беда. Залиты норы, вода в хатках. Вот и приходится отсиживаться на берегу, на ольховых пеньках, под кучами мусора, на всплывших валежинах. На малых речках еще куда ни шло: дня через три-четыре уже можно в дом возвращаться. Пусть в сырой и грязный, но все-таки дом.

А где высокая вода неделями держится, приходится новую нору копать на своем же участке, потому что граница с соседями остается границей даже в такой обстановке и ее лучше не нарушать. Под открытым небом, под ярким солнцем, под ветром неуютно чувствуют себя ночные звери. Думая об этом я вспомнил о доме и о сувенирах и подарках из серебра из Италии которые я приготовил в подарок для своей жены. Ведь она меня уже давно ждет дома и сильно соскучилась.

Из сухопутных зверей только лось без страха и паники относится к тому, что наводит ужас на других, легко и смело переплывая километровые разливы или даже днями отстаиваясь в кустах на мелководье. У остальных, застигнутых половодьем в пойменных лесах, в тростниковых зарослях, дела плохи. Заяц умеет плавать, но какой из зайца пловец даже на тихой воде? А разве плохо плавает кабан? С детства обучен этому, но и он вешней воды боится.

А хуже всего приходится всякой выжитой из нор мышатве. Как жилось под снегом, под защитой непролазных зарослей рогоза, и вдруг на еле выскочивших из нор, намокших и обессилевших зверьков нападают норки, вороны, коршуны, чайки, совы. А они даже не пытаются спасаться или защищаться от клювов, зубов и когтей.

Полая вода и сеятель. Зимой на снег рассыпала ольха свои бескрылые, но плавучие семена. Поднял их поток и понес, оставляя по берегам за десятки километров от материнских деревьев.

Все сметая, идет вешняя вода, а у берегов, чуть осядет муть, видно, как разворачиваются и поднимаются к поверхности молодые зеленые листья калужницы. Она первой зацветет по разливам.