Ревут олени

На торжественном празднике природы, на карнавале золотой осени не слышно ликующих звуков. Сам собой шуршит листопад; постукивают на кузницах дятлы; стайка синиц пересвистывается тихонько, чтобы только не растеряться в лесу среди падающих пестрых листьев. Да вдруг заорет сойка от восторга, что нашла целый желудь на ветке. Протрубили прощание журавли, а остальные птицы летят молча.

Но не листопад, не грибные лавины, не грандиозное переселение пернатых, не трепещущее серебро паутины — самые впечатляющие события золотой осени.

Осенью ревут олени в лесах.

У равноденствия сумерки- самые короткие, темнеет быстро, особенно в лесу. И звуки дневные как-то сразу обрываются. И в одно мгновение — тишина. Но ее не должно быть в эти чистые сентябрьские ночи, ведь пришла пора оленьих боев и свадеб. Природа обставляет их с необыкновенной, только ей доступной роскошью. Пусть цветов мало, но зато золота сколько! Оно сменило зелень кленов, на вязах смешалось с пурпуром. Воздух настоен на пряном запахе опадающего листа. Светлеют речные омуты, на темном дне лежат утонувшие желтые листья. И сами звери преображаются: от рыжего с тусклыми пятнами наряда не остается ни волоска, бледно-серый муар по-особому подчеркивает всю стать животного. На шее густая грива. А рога!

Четыре месяца их бережно растил каждый, боясь зацепить о случайный сучок. А потом, когда под короткой шерсткой затвердела кость, надо было чистить оружие. С тонких сосновых стволиков не просто содрана кора, вся древесина в глубоких заусеницах. Рога на лбу, но олень видит каждый отросток и не оставит этот туалет, пока не счистит последний лоскуток сухой кожицы. После чистки светлая кость быстро темнеет. Наверное, от корья цвет ее становится гуще, ведь есть среди сотни быков один с черными, смоляными рогами. Уж он-то не сосенки бодал, а скорее всего, ошкурил молодые дубки. Только кончики всех отростков белые, потому что в земле, в песке очищены, как заточены.

И когда все приготовления будут окончены, разнесется над Усманским бором, над высокой правобережной дубравой могучий голос самого первого. Без всякого вступления раскатистый рев взрывает торжественную вечернюю тишину. От него испуганно застрекотала на валежнике зарянка, и эхо лесное словно растерялось и ответило не сразу. И снова протрубил за стволами зверь, и снова запоздало пугливое эхо.

Нет, не оно было ответом: грянули с разных сторон такие же трубы, вызывая соперников померятся силами. Если искать в этих мощных звуках сходство с нашими интонациями, то в них можно угадать и призыв, и предупреждение, и вызов, досаду, злость, угрозу, ликование победы, нескрываемое недовольство и даже... благодушие. И нет одинаковых голосов. У одного — чистый звенящий баритон, у другого — с хрипотцой, третий начинает чуть-чуть тенористо, у четвертого густая октава, от которой даже дрожь по уснувшей реке пробегает. Тот будто легко и свободно поет, этот рявкает натужно, как под непомерной тяжестью.

Погасла заря.

Плеснулась у берега рыбешка, и, словно теряя терпение, заорала неясыть, нагоняя грусть. Быстро остывает воздух от лунного света. Все сильнее и ближе друг к другу два голоса. Вышел первый на поляну и встал изваянием, весь черный, только отблеск луны на остриях рогов, положенных на спину. И вместе с паром дыхания новый крик вылетел из звериной утробы. Не получив ответа, рванулся в темноту, и там будто клен сухостойный ударился крепкими сучьями о соседей, рухнув вниз. Но не упало дерево, а снова в безмолвии раздался сухой треск, и еще, и еще... Тишина. Потом рев. Потом снова понятный теперь треск сталкивающихся рогов. В каждом раунде так часто стучат рога друг о друга, что кажется, будто бойцы, пробуя крепость оружия, бьют наотмашь, а не фехтуют.

Чем же кончается невидимый бой? Чаще всего ничем. Кто-то из двух, почувствовав, что силы сдают, убежит, забыв о достоинстве и оставив соперника быть повелителем и обладателем изящных ланок.

С каждым днем тропа, по которой проходит маленький табунок, становится все натоптанней. И с такой семьей глава не ищет больше встреч, чтобы с кем-то померятся силой. И так забот сколько: не до сна, не до еды ему сейчас.

Я их встретил всех днем. Услышав шаги человека, гурьбой метнулись в чащу осторожные оленухи. А он постоял, присмотрелся и, положив рога на спину, устремился за ними. Нет, он не меня испугался: убежавших мог забрать в свой гарем не менее достойный, а там начинай все сначала. Поэтому у кого есть такая «семья» — тот ее без присмотра не оставит. Да у них и самих нет стремления сбежать куда-то.

Впервые я услышал оленя, когда еще и не знал, что живут у нас эти красавцы. За рекой, на заросшей пойме всю мочь трубил зверь. Сначала казалось, что в его голосе страх и отчаянье, что олень попал в беду. А утром на этом месте была взрыта земля, острыми копытами сорван дерн, перерублены корни, ближе к точку кусты измочалены рогами. В воздухе стоял резкий запах зверя. В ту ночь никто не «отозвался на его вызов (мало тогда их было тут), и, встретив последней руладой солнце, он ушел с полянки.

С той осени я каждый год отправляюсь в осенний бор слушать рев оленей, и всегда он разный, всегда в нем есть ‘новое. Дело и в погоде, и во времени, и во всей обстановке. Только в ясные, прохладные лунные ночи он сильнее всего. В сыром тумане реже и глуше звучат голоса. В теплые, тихие зори, крикнув по разику, молчат самые заядлые. Да и сколько их сменилось за тридцать лет, но лучшие места, словно по наследству, передаются поколениям. На них даже не растет трава, не залеживается лесной опад.

Месяц проходит со дня равноденствия, все короче дни и холоднее ночи. День ото дня будет теперь слабеть накал рева, и в предзимье настанет время, когда, не припоминая ни драк, ни соперничества, соберутся вместе десятки рогачей. Оружие только у немногих осталось в полной целости. С обломанными остриями, со щербинами на отростках. А у кого-то уцелеет только один рог. Он, единственный среди всех, будет бродить с удивленным видом, склонив голову чуть набок под неуравновешенной тяжестью оставшегося.

Но не все из бойцов доживают до мирных дней. Поутру ворон извещает, что на одном из ристалищ рыцарь не поднялся. Здесь битва — шла до конца. Не знают рогачи в эту пору жалости друг к другу, и на милосердие никто не рассчитывает. Если упал, то противник добьет, и днем на павшем будут пировать и лесное воронье, и сороки, ночью лисы придут, кабаны. А вечером все повторится сначала.

Нет тишины в огромном лесу. Ревут олени.

Автор: Леонид Николаев.