Стрижи — быстрые крылья высот

Закатное солнце еще светит в окна верхних этажей, а на улицах уже нет теней. Какой-то ТУ беззвучно тянет над городом прямую пушистую ленту, освещенный так, что кажется однобоким. Чуть выше крыш, то собираясь плотной стайкой, то рассыпаясь поодиночке, то гоняясь друг за другом, с визгом носятся черные стрижи. Черные снизу, черные сверху, в небе живущие удивительные птицы.

Удивительные не тем, что прилетают поздно, улетают рано. Есть такие, что прилетают еще позднее и улетают еще раньше. И не тем, что с земли, случайно оказавшись на ней, взлетать не могут. Таких тоже сколько угодно. Не тем, что в полете разгоняются до двухсоткилометровой скорости, потому что и на них есть пернатые охотники. И даже не тем, что с разлета ударившись о провод или стекло, остаются живы. Раненая утка вон с какой высоты стукнется о берег и все-таки доковыляет до воды, уплывет в спасительные камыши и затаится. Самое удивительное, почти неправдоподобное в том, что твердь птицам нужна только для того, чтобы вырастить птенцов.

Долог июньский день, и сумерки в июне самые длинные. Уже давно умолкли воробьи, голуби задремали на карнизах. Уже на востоке заблестели настоящие звезды, а в лучах еще яркой зари — немерцающая «вечерняя» звезда, но стрижи словно и спать не собираются, словно мало им было восемнадцати часов полета и охоты. И наступает момент, когда птицы, вместо того, чтобы нырнуть под крыши, быстро набирают высоту. Только что буквально свист их узких крыльев был слышен, а через минуту к земле еле доносится их частое, как стрекотание кузнечиков, взвизгивание. Несколько мгновений они еще видны в фиолетовом небе, а потом темное, прозрачное облако растворяется бесследно.

Настолько все случилось быстро, что отказываешься верить увиденному. Но и на следующий вечер минута в минуту над всем городом но единому сигналу, многократно повторенному, поднимаются в небо стрижи. В тихую, ясную погоду они уходят прямо вверх, легкий бриз помогает им набрать высоту, и они летят ему навстречу. В дождь птицы быстро скрываются в низких тучах, не успев даже собраться в стаю. Не пугают их полыхание молний и громовые раскаты. К земле, вернее, к своим крышам, спустятся — через шесть часов с той стороны, куда ночью тянул ветерок.

Выбрав ночь полнолуния, я на рассвете наводил на диск луны подзорную трубу и смотрел: как, будто материализуясь из ее мягкого света, на нем возникали одна за другой черные птицы и стрелами неслись вниз. И это возвращение стрижей тоже неуловимо, потому что в те же минуты начинается утренний хоровод воронков и сосчитать в нем птиц труднее, чем пшено в кастрюле кипящего кулеша.

А ведь странного-то в этом явлении не очень много. Плавает всю жизнь акула, не выключая двигателя, чтобы не утонуть. Настолько совершенен летный аппарат стрижа, что он даже на скоростной полет затрачивает очень мало энергии. Несколько неуловимых взглядом взмахов, и птица долго скользит на неподвижно распростертых крыльях. А когда после грозы десятки их барражируют под последними тучами, кажется, что стрижи подвешены к небосводу на невидимых нитях. Ураган, штиль, жара, дождь, гроза, туман для кого-то могут быть нелетной погодой, а стриж — всепогодная птица.

Способность к скоростному полету у стрижей не делает короче их путь с африканских зимовок. Не раз я пешком провожал перелетные стаи стрижей по нескольку километров, да еще останавливался по дороге поговорить со знакомыми. Стая за стаей кругами летели в одном направлении, но скорость по прямой была не более шести километров в час. Да и прилетают стрижи с самых неожиданных направлений: иногда — точно с юга, иногда — точно с севера. Значит, птицы где-то вошли в полосу хорошей погоды и по ней пролетели севернее, а потом повернули к дому, к гнездам.

Птицы хорошо помнят дорогу домой, у них есть память и привязанность к родным местам. Также как и у людей бывают привязанности друг к другу, и возникает желание приносить счастье дорогим и близким. А чтобы подарить радость человеку, нет ничего лучше анимированных поздравительных открыток доносящих каждый отголосок чувств и эмоций. Просто так без повода и в памятные даты поздравители дарят нечто душевное, это оставляет глубокие и приятные ощущения в воспоминаниях. Также и стрижи, помня о родном гнездышке, возвращаются из жарких стран на родину.

Строительство гнезда для стрижа, по-моему, одна из сложнейших проблем его жизни. Ведь с земли ничего не подобрать, с дерева не нащипать. Только то, что поднимает вихрь, может взять стриж: перо, сухую былинку, паутинку, нитку или лоскуток. Все, что добудет, склеивает слюной, и от этого твердым выходит гнездо. В ветреную погоду может быть все просто, а если неделями стоит безветрие, то стриж отваживается на захват чужого. А этим чужим может быть только гнездящийся под крышей домовый воробей. Иногда такое сходит безнаказанно, но если попытка была сделана в присутствии хозяина... Перетрусивший стриж просто-напросто выбрасывается с высоты пятого этажа и только над асфальтом разворачивает крылья. Не так-то просто увернуться от взбешенного воробья даже такому асу. Вот поэтому стрижи так дорожат гнездами, так верны месту. Несколько гнезд, построенных стрижами и занимаемых ими из года в год, известны мне более пятнадцати лет.

В нашем представлении жизнь стрижа под крышей в узком пространстве, куда едва протиснешь ладонь, вовсе не сладка, ибо в жаркий полдень, когда горячее железо кровли обжигает ноги, температура в этой щели, наверное, близка к той, при которой начинает сворачиваться белок. А птицы остаются живы. Насиживают яйца, птенцов выкармливают. Птенцы (их обычно два или три в гнезде) тоже черные, но только каждое перо, особенно возле клюва, с белой каймой. Поэтому в первое же утро вылета птенца его можно отличить от взрослых птиц не по технике полета, а по беловатой головке. В лучах низкого еще солнца кажется, что птица несет в клюве какой-то лоскуток или белую пушинку.

После вылета ни взрослые птицы, ни птенцы не покидают больше неба, но до отлета они ежедневно утром и вечером прилетают к своему дому будто для того, чтобы молодые накрепко, на всю жизнь помнили это место.