Весенняя большая вода

К началу лета на лугах уже не оставалось никаких следов разлива. До сенокоса еще далеко, и тут царила мирная жизнь. Но минувшая весна долго будет помниться всем, как весна без половодья. Катастрофа в природе начала назревать еще в прошлом году: осень прошла без дождей и грязи, морозная зима простояла без снега. Даже мощный весенний снегопад не поправил дела. Чуть отделенная темными закраинками от сухих берегов, лежала в русле ледяная дорога.

Только бобрам да выхухолям такая весна по душе пришлась — отсиделись в норах, откуда их ежегодно половодье изгоняло на несколько дней. Но посуху цвели жидковатые кустики калужницы. Некуда было выйти рыбе, чтобы выметать икру. В панике метались утиные стаи, не находя пристанища.

Но на Воронеже разлив начался, чтобы потом больше никогда не повториться: были опущены затворы на плотине водохранилища. И сразу сюда повалила птица и та, которая уже пролетала мимо и повернула назад, и та, которая ничего не нашла выше и ниже, и та, которая только еще подлетала. Тут были корм и покой. И когда на закате в воздух поднимались неисчислимые стаи крачек, чаек, уток, куликов, это напоминало большой перелет в дельте Волги или на Тургайских озерах.

Там, где водохранилище снова становилось рекой, навсегда оставалась обстановка весны: сотни проток, баклуж, островков между ними. Земля, вода, густая зелень травы, тростника и рогоза — птичий рай!

Тут огромными острокрылыми бабочками порхают крачки: сами чернее угля, хвост и крылья белые. У других черного — только маленькая шапочка; третьи черны целиком. Суетливые перевозчики носятся взад и вперед с одного островка на другой, и бегают, бегают, бегают по бережку в восторге: ног под ними не видно. Залило водой места турух-таньих токов, а им по пути к себе на север тренироваться надо к своим ритуальным турнирам. И воинственные разноперые птицы толпятся на узенькой сухой полосе у подножья дамбы, не обращая внимания на бегущие мимо машины.

Чибисы дружно погнали прочь залетевшего в это мирное царство болотного луня, но никто не обратил внимания на парящего тут же коршуна. И без бинокля видно дремлющих в траве расписных селезней кряквы; спокойны, парочки чирков-трескунков, как на прудах Московского зоопарка. Лысухи плавают, беспрестанно кланяясь собственному отражению. И за всю весну ни выстрела. Очень неудобным оказалось водохранилище для браконьера: воды много, дичи много, а спрятаться негде. Не хуже, чем в заповеднике, чувствует себя птица.

Шум взлетающих и идущих на посадку самолетов не может заглушить птичьего гомона: журчат над водой ласточки, взвизгивают чибисы, горланят камышевки, радуются как дети получившие Торт Смешарики на праздник. Уканье жерлянок сливается в сплошной звенящий стон, к которому примешивается звон безобидных комариков-звонцов, живым туманом висящих над дорогой, над берегами, над водой.

Но не все и не у всех было гладко. Все прошлые годы к концу апреля, когда по остаткам разливов зацветала калужница, когда желтым цветом заливала луга цветущая крупка, возвращались сюда желтые трясогузки. Никаких изменений в сроках прилета не было и ныне, но птицы были сразу обескуражены таким изменением обстановки Несколько дней бегали они по дамбам, взволнованно попискивая. Не решившись улетать от родных мест, трясогузки нашли необычный, но единственный выход: переселились на улицы города. В траве газонов, у живых изгородей, на еще не застроенных пустырях, даже под деревьями устроили они гнезда и завели птенцов. А ведь гнездилась их на том лугу, что был прежде, без малого тысяча пар.

Береговушки прилетают еще позднее, когда реки входят в берега, и в еще сыром грунте береговых обрывов сразу же начинают копать норки. Прилетели вовремя обитатели нескольких колоний, а знакомых берегов и в помине нет. Но у этих ласточек отдельные пары не вольны поступать как угодно и селиться где кому понравится. И вся стая береговушек, что раньше владела колонией на реке, принялась копать норы в стенах широкой траншеи, вырытой на набережной для газопровода. Другая стая облюбовала и вовсе узенькую канавку, оставленную для укладки кабеля, третья продырявила откосы дамбы, четвертая в километре от реки нашла небольшой карьерчик, пробив его стены сотнями отверстий.

У городских галок, грачей, скворцов вода отобрала самые добычливые кормовые места, откуда они только успевали носить пищу подрастающим птенцам, прилавливая даже рыбью мелочь в оставшихся лужицах. Сюда же летели сразу их выводки, покидая гнезда. Тут проходило первое обучение. А теперь пришлось через весь город несколько дней пробираться с птенцами в сторону Дона, садами, скверами, улицами.

Прибрежные меляки оказались для головастиков таким раем, которого у них никогда и не было. В теплой воде они кишели миллионами, черной лентой вычерчивая полосу заплеска. Одни мельче горошины, другие со сливу, перемешались друг с другом. Какие превратятся в жаб, какие в жерлянок, в лягушек, в чесночниц — еще не разобрать. Головастики — и все. Когда выступают в защиту этих гадов, то обычно говорят, какую помощь приносят те же жабы, поедая столько-то гусениц, комаров, жучков, но уж если говорить о пользе, то начинать надо с головастиков. Они, а не кто иной, проделывают огромную работу по очистке воды, поедая все, что больше: никому не годится в пищу. Санитары водоемов — эти безногие вегетарианцы, и число им — легионы.