Где ночуют скворцы?

С того дня, когда скворчиная семья покинула дупло или домик, она живет в стае. И без стаи скворец не скворец. Только утром осенним прилетит к оставленному жилью, споет вполголоса, внутрь заглянет: чего воробьи после него туда натаскали. Сам какой-нибудь лоскуток, перышко или травинку занесет и снова к своим. Весь день стая вместе и на ночь тоже вместе. Проблему безопасного ночлега умные птицы решили лучшим образом, да так, что никакому хищнику не взять их во сне ни снизу, ни сверху.

За час-полтора до захода солнца со всей округи — с полей, с токов, с лугов и пастбищ, покинув до утра стада, несутся стаи скворцов к лесу. Там недалеко от опушки есть небольшое полуозерцо-полуболотце, середина которого густо заросла высоким тростником. В непроглядной щетке двухметровых стеблей запутается и не выберется любой ветер. От берега до зеленой стены только длиннопалый волчок прошагает как посуху, не замочив ни перышка, или легонький чирок проплывет. А больше никому не перейти, не переплыть — много жидкого ила, мало густой воды. Скворцы группами бегают по неподсохшей грязи, склевывая что-то или кого-то. А на прибрежных деревьях тысячи других щебечут, верещат, свистят, шепелявят, и не видно, чтобы кто-то присматривал местечко на ночь.

Но это только так кажется. Как только солнце коснулось горизонта, тысячеголосый птичий гам сменяется шумом крыльев. Черное облако повисает над неподвижными, притихшими тростниками и в несколько мгновений оседает, растворяясь в густой зелени. Теперь оттуда раздается чуть приглушенный говор огромной стаи, в котором не , разобрать, мирно ли устраиваются птицы, или ссорятся за удобные места. И так, то стихая, то перекатываясь волной, до полуночи будет висеть над озерцом скворчиный гомон. Значит, уверены птицы в своей абсолютной безопасности и не скрывают своего местопребывания.

Сами ли скворцы оценили недоступность тростниковых зарослей, или ласточки им подсказали, сейчас не узнаешь. Но как раз в тот момент, когда в траву (тростник — трава) прячутся последние скворцы, над озером как-то незаметно появляется небольшая стайка касаток. Тоже ничего особенного в их поведении. Будто прилетели, чтобы поохотиться за комариками-звонцами на вечерней зорьке. А через несколько минут их щебетание даже перекрывает скворчиный галдеж, потому что в небе не остается свободного места от множества реющих ласточек. Тут и взрослые птицы, и короткохвостый молодняк.

Незаметнее всех сюда слетаются белые трясогузки. Садятся на камышинки, на сухие веточки поодаль друг от друга. Их тихие голоса теряются в скворчином гаме. Нет в их поведении даже следа обычной задиристости. Незаметно прячутся трясогузки в заросли, а ранним утром также незаметно исчезают, будто случайные посетители.

Постепенно густеют сумерки, а полет ласточек становится все стремительнее. На таких скоростях охотятся только стрижи. В мелькании острокрылых силуэтов появляется какой-то порядок: в едином темпе носятся стайками, не отставая друг от друга. Разогнавшись до предела, с крутого виража бросаются вниз и тоже исчезают в тростниках. Чуть в сторонке от скворчиного ночлега. И тоже до темноты щебечут, скрытые в зеленой чаще.

Щебечут, не опасаясь совы, не пугаясь огромных цапель, что к ночи слетаются сюда на охоту. В темноте топчутся кабаны по грязи, выдирая толстые, как канаты, корневища рогоза. Чавкают, хрюкают, визжат, ухают взрослые и поросята. Шлепаются на воду утки, гаркают противными голосами цапли. Но все это привычные и знакомые звуки. И так каждый вечер: сначала скворцы, следом касатки, потом ночь, пока не придет время покидать гостеприимное озерцо. И на пути будут стаи отыскивать по рекам и озерам такие же заросли, знакомые с прошлых лет.

Может, и городские ласточки — воронки — тоже когда-то ночевали вот так же по берегам, а теперь у них все иначе. Посидев на проводах, на карнизах, они перед заходом солнца взлетают и, будто играя, по нескольку раз пролетают сквозь кроны густых тополей. А потом снова начинают гоняться за мошками, постепенно набирая высоту. Вот они едва различимы на темнеющем небе. Кажется, что и они, как стрижи, уйдут на ночь ввысь и спустятся только утром. Все слабее чирикающие голоса, и вдруг громкая, резкая команда. И с высоты, по крутой спирали падают воронки в тополя, сквозь которые летали полчаса назад. Выходит, не играли, а смотрели, нет ли чего опасного, и каждая выбрала себе место. А коснувшись дерева, птицы, словно дриады, исчезли среди трепещущих листьев: ни движения, ни звука. А ведь могли бы забраться в теплые, уютные гнезда, чем под ветром, а когда и под дождем качаться на тоненькой веточке. Нет, не нужна, оказывается, птицам крыша над головой.

Мне кажется, что и весенний прилет воронков происходит, когда уже все деревья, кроме позднего дуба, оденутся листвой, чтобы было где провести ночь. Но и в мае возвраты холодов и ночные заморозки не редкость, и в сентябре перед «бабьим летом» может завернуть октябрьское ненастье. Тогда воронки не только ночью, а даже и днем отсиживаются в спасительных гнездах. Очень нежная птица воронок и очень боится холода, и от него по десятку набивается в гнезда, согреваясь там собственным теплом.

А вообще-то, любой дневной птице ночь провести надо в таком месте, чтобы оно обеспечивало прежде всего безопасность, а даже минимальное удобство — потом. Можно даже и без него. Поэтому частенько туда забираются, где днем их и близко не увидишь. Те, кто порознь промышлял днем, соберутся на ночь вместе, как сороки. Те, что стайкой с утра до вечера кочевали, до утра каждый сам по себе прячется, как синицы.

Автор: Леонид Николаев.