Медитация совы

Досадно бывает в городской нашей спешке, когда бежишь к остановке, а твой автобус отходит, захлопывая скрипучие дверцы перед носом. Ждать следующего минут десять, а чувство такое, будто уже потеряно даром полдня. Вот так и я посмотрел вслед отдувающемуся и фыркающему автобусу, да тут же о нем и забыл. В той стороне, дальше по. улице, как черно-серой шапкой, накрыла врань высокий тополь. Сотни четыре ворон на одном только дереве, а со всех сторон летели и летели еще, иные прямо с куском в клюве. Им бы самое время по дворам шарить, а не устраивать такие сборища. Да ведь ворона с куском не к своим летит, а от своих. Значит — ЧП. И кроме совы ничто больше не может собрать столько ворон в одном месте.

Так оно и было. На уровне окон второго этажа, на конце обломанной ветки огромной серой шишкой сидела головастая неясыть, прищурив черные глаза. Она в лесу-то родном никогда не садится так вызывающе открыто, а здесь было явное пренебрежение к природному дару маскировки. Тут бы и посочувствовать сове, что по собственной оплошности попала впросак в незнакомой городской обстановке. Но в том-то и дело, что будничная деловая жизнь города уже началась, когда ночная хищница выбрала место для отдыха. Уже шли по тротуарам люди, проносились автомобили, ярким светом сияли окна и уличные фонари. Знала она, что вороны ее обязательно найдут.

А те продолжали слетаться на тополь. Летели вовсе не для того, чтобы свести какие-то старые счеты, а больше поглазеть. Но все-таки то одна, то другая, то ли вспомнив личную обиду, то ли считая, что эта самая неясыть ее прабабку в детском возрасте перепугала, начинали скакать по веткам вокруг совы и орать на весь квартал, распаляя самих себя все больше. Эти крики привлекали на скандал все новых товарок. Под деревом валялось несколько рыбьих голов, пустой молочный пакет, кости, кусочки хлеба, обрезки морковки, брошенные забывшими о еде птицами. Однако на сову это не производило особого впечатления: она не ерошила перья, не щелкала клювом, не хлопала глазами, но и не спускала взгляда с самых назойливых.

Видимо, от этого спокойствия и прищуренного взгляда остывал пыл самых заядлых, и мало-помалу воронье любопытство и агрессивность иссякли, и неясыть осталась одна. Но не надолго. Совсем случайно на нее наткнулась синица, что обшаривала дерево за деревом вдоль улицы. Наткнулась и в испуге застрекотала на сорочий манер. На это стрекотание десятка два городских воробьев прилетели, что тарахтели на карнизе напротив. Ни дать ни взять — уличные зеваки. На эту мелюзгу сова и не взглянула, да и те не осмелились подлететь близко. Если бы они только знали, с кем встретились!

Могла ли сова улететь от этой назойливой публики? Могла, но, видно, не было желания. Конечно, воронье бы бросилось вдогонку, хотя за таким асом ни одной вороне не угнаться. Только на новом месте все повторилось бы сначала. А здесь день прошел довольно спокойно: на солнышке погрелась и до самого вечера больше никто не докучал. А перед самым закатом потянули вороны на ночевку, и одна из стай летела мимо. Каждая из двух с половиной тысяч ворон этой стаи села на тополь, каждая, посмотрев на сову, снова летела дальше. Но за эти вечерние полчаса---ни выкриков, ни суматохи. Чуть ли не вежливое пожелание спокойной ночи.

А что было утром! И ни один из тысяч грачей, ни одна из тысяч галок, летевших той же дорогой, не удостоили сову ни малейшим вниманием. Только засветились фонари и от их света гуще стали сумерки, забеспокоилась сова, распахнула широкие крылья и понеслась над крышами. «Ну, теперь, мол, мое время настало!»

Автор: Леонид Николаев.